- Я не националист, - покачал я головой. – Но готов выступить с вами. Не в смысле с вами… А с ВАМИ. Но только до тех пор, пока латинос не уравняют наши права со своими, пока не отменят дискриминацию выходцев Сектора. Выступать за независимость, отделение, играть в другие подобные игры я не намерен! – мои глаза так же сверкнули, поясняя, что на этих принципах стоять буду жестко. – Я не за Обратную Сторону, как объект и субъект политики. Я за единую Венеру. Но Венеру общую и равноправную. И можете меня за это пристрелить.
Хан и Карен пыхтели, но тут раздался голос нашего японца:
- По сути Ваня прав. Если они уравняют права и возможности, не будет причин отделяться. Так что вы боретесь за одно и то же, просто по-разному это называете.
- Он не понимает, - покачал головой Хан, но я перебил:
- Ты действительно веришь, что Сектору кто-то позволит отделиться РЕАЛЬНО? Тебе пример Марса ни о чем не говорит? Может не просто так некоторые весьма уважаемые марсиане выступают с идеей присоединиться к Венере в качестве обособленной провинции?
Пауза.
- А может вы не знаете сколько у амигос оружия под сотым метром? И что они с легкостью уничтожат Обратную Сторону ковровыми бомбардировками, начнись там боевые действия?
Парни опустили головы. К сожалению, а может и к счастью, эта мысль не казалась нереальной на Той Стороне. Но удерживая от активности горячие головы, угроза уничтожения в случае восстания одновременно подогревала ненависть в тех, у кого головы горячи не особо, хороня любые идеи интеграции. Врага, готового тебя уничтожить по первому проступку, трудно считать «своим», несмотря ни на какую пропаганду и промывку мозгов.
- Война – это смерть, - продолжил я. Я не искал путей решения глобальных проблем, сейчас нужно было всего лишь достучаться до этих парней. – Это смерть Сектора. И всех людей, там проживающих. Потому да, я не за Сектор. Я за людей и за равноправие. Если вам важнее мифические атрибуты – независимость, государственность, гимн, герб и флаг – флаг вам в руки. Но боритесь за эти идеалы сами.
Воцарилось молчание, и вновь всех примирил Фудзияма.
- Ребята, вы зря ссоритесь. Да, Ваня внешне – натуральный латинос в энном поколении. Да, у него своеобразный взгляд. Но повторюсь, вы в душе боретесь за одно и то же, просто его позиция более умерена и взвешена, без вашего глупого радикализма.
Он помолчал, подбирая слова. Фудзи этих архаровцев знал лучше, и я был уверен, ключики к ним найдет.
- Не я ли говорил вам, что идея Независимости – бред? – вспыхнул он и подался вперед. Нога его нажала на педаль, раздался громкий: «Бо-ом» бас-барабана, от которого мы все вздрогнули. - Она красива, эта идея, популярна, но абсолютно нереальна! Мне вы эти слова простили – я же простой японец и «не догоняю». Теперь он говорит то же самое, - тычок в мою сторону, - но его вы готовы закатать в пенобетон стартовой площадки космолетов! Парни, вы определитесь, у нас как, группа, или что?
Он нажал педаль вновь, мы снова вздрогнули. Отвлекающий фактор – великая сила; не удивлюсь, если наш Фудзи где-то профессионально изучал психологию.
- Ладно, выяснили, - сделал резюме Карен. – Мы разные, по-разному видим вещи, но это всего лишь различные пути решения одной проблемы. Так что не хрен ссориться!
- Точно! – поддержал Хан. – Мудрая мысль!
- И раз всё выяснили, и приняли, что Ваня – свой, предлагаю к политике больше не возвращаться! – поставил точку в споре Наото, настолько зло сверкнув глазами, что захотелось отшатнуться.
Я про себя хмыкнул – чувствуется порода. Древний народ, эти японцы. И очень-очень мудрый!..
- Итак, - решил я подбить предварительные итоги, - мне не нравятся две вещи. Музыка, в смысле материал, и перспективы.
- Понятно, - начал возражать Карен. – По перспективам закончили. Мы не будем в творчестве касаться политики, хотя это самый короткий путь к сиюминутной славе. И не будем петь для латинос, так как это бесполезно. А значит, чтобы расти, нам нужен новый качественный материал.
Он сделал паузу, глотнув воздуха. Его распирало желание грубо задавить меня, послать, так как говорил я наивные вещи, но останавливало то, что стучаться, объяснять неправоту надо со всем возможным тактом. Я с ними начал по-доброму, и они должны ответить тем же.
- По материалу всё еще более глухо, - продолжил он. - Мы играем то, что можем, что написали сами. Другого написать не получится – не такой у нас склад ума. Но даже если ты найдешь нам этот материал, это не гарантирует, что мы станем популярными. Биться за зрителя придется в любом случае.
- Да, - поддержал Хан, - придется. И за это время мы растеряем своих фанатов, которых имеем сейчас. При том не факт, что на новом материале «поднимемся».
- Парни, вы можете оставить всё как есть, - покачал я головой. – Да, у вас в руке синица. Кого-то эта синица вполне устроит... Вот и работайте дальше!
Я сделал паузу, набрав в рот воздуха.
- Но есть и третий фактор, о нем я еще не сказал. Тоже перспективы, но несколько иные. Сколько вам лет? Через сколько лет вы перестанете быть интересны своей публике?
Парни опустили головы. Во всяком случае, Карен и Хан.
- Сеньориты взрослеют, - продолжил я. – И на место соплям в них приходит расчет и здоровый прагматизм. Так происходит всегда, романтика присуща только молодым и неопытным. Те же сеньориты, что слушают вас сейчас, через десять лет забудут, кто вы такие. А новые, подросшие сеньориты, будут слушать своих кумиров, парней из своего времени, а не вас, старичков. Или не так говорю? – Я обвел всех глазами, но парни молчали. – Если что говорите, понимаю, что могу быть неправ!